Вологда и плоты Николая Урова. Часть 2

Двиница. Босиком на плоту

Однажды мой отец приехал в Георгиевское в одно время со своим братом Александром. Вместе они решили насушить грибов, для чего извели все имевшиеся дрова.

Чтобы пополнить запасы, братья отправились в лес вверх по реке. Нарубили дров, сколотили плотик и поплыли вместе с драгоценным грузом вниз по течению реки Двиницы до села Георгиевского.

Николай, весь седой на седьмом десятке лет, стоял босым на плоту, пристально всматривался в проплывавшие мимо него вологодские поля и вспоминал плоты своего детства. Его родное село – Удельная Маянга – стояло на речке Маянге, притоке Большого Иргиза, впадающего в Волгу.

Слева. Фото из фондов музея «Журавли».
Справа. Фото: Андрей Кошелев.

Когда Волга разливалась, вода доходила до деревенских подворий. Для мальчишек это было счастье, потому что они могли плавать на плотах прямо от своих огородов.

А когда вода уходила, в маленьких озёрках оставалась рыбёшка. Ребятишки ловили её «накрывашками». Это такие круглые плетёные корзины с ручками, но без днища. Их быстро опускали на дно озерка. Если кого-то удалось накрыть, то ощущался удар о стенку корзины. Если звук был тихий и глухой – значит, попался карась или линь. Если звук резкий и звонкий – значит, пожаловал быстрый и юркий щурёнок.

Что такое Варфоломеевская ночь?

Запомнился моему отцу и другой плот. Его пришлось ему, двенадцатилетнему подростку, сколотить весною 1931 года, чтобы вернуться вместе с другими ребятишками, с которыми он отправился в деревни, находившиеся за рекой Большой Иргиз, за милостыней, в лагерь спецпереселенцев.

Уходили дети по льду, а когда пришла пора возвращаться, река уже вскрылась. По ней шли льдины. Поплыли на плоту. Когда шест перестал доставать дно, плот стал неуправляемым.

Ледяные глыбы наступали на шаткое судёнышко, и надо было не только избежать крушения, но и использовать эти льдины, чтобы, отталкиваясь от них, приближаться к берегу.

Наконец, доплыли! На берегу ребятишек вместе с взволнованными родственниками встретил комендант посёлка. Он в бешенстве размахивал револьвером и обещал нарушителям режима «Варфоломеевскую ночь».

Что это такое, Николай не знал, и поэтому было страшно. Гораздо страшнее, чем в поединке со льдинами на маленьком неуправляемом плоту.

Осенние этюды

Огонь в печи не спит, перекликаясь
С глухим дождём, струящимся по крыше.
А возле ветхой, сказочной часовни
Стоит берёза, старая, как Русь, –
И вся она как огненная буря,
Когда по ветру вытянутся ветви
И зашумят, охваченные дрожью,
И листья долго валятся с ветвей,
Вокруг ствола лужайку устилая…
Когда стихает яростная буря,
Сюда приходит девочка-малютка
И робко так садится на качели,
Закутываясь в бабушкину шаль.
Скрипят, скрипят под ветками качели,
И так шумит над девочкой берёза,
И так вздыхает горестно и страстно,
Как будто человеческою речью
Она желает что-то рассказать.
Они друг другу так необходимы!
Но я нарушил их уединенье,
Когда однажды шлялся по деревне
И вдруг спросил играючи: «Шалунья!
О чём поёшь?» Малютка отвернулась
И говорит: «Я не пою, я плачу…»

Николай Рубцов

Невская Дубровка. Я не пою. Я проверяю, жив я или нет. 1943

Было в жизни отца, помимо Спасо-Прилуцкого монастыря, домов его сестёр в Вологде и реки Двиницы, ещё одно рубцовское место – Невская Дубровка.

Там во время Великой Отечественной войны стояла наша артиллерия, и для неё нужно передавать по кабелю разведданные по немецким танкам, которые находились на другом берегу Невы, на «Невском пятачке».

Однажды произошёл очередной разрыв кабеля, и его надо было найти в реке. На поиск отправились трое в лодке: связист, разведчик-наблюдатель и топовычислитель Николай Уров.
«Один из нас грёб, – писал в воспоминаниях отец, – второй помогал ему кормовым веслом, а связист перебирал руками кабель, как рыбак перебирает сеть.

Был декабрь. Стояли сильные морозы, вот-вот должен был установиться лёд. Дул сильный ветер, волны с барашками заливали лодку, отчерпывать воду некогда и некому. Обессиленные и продрогшие, мы с трудом приближались к противоположному берегу, и когда казалось, что у нас уже больше нет никаких сил, сидящий на корме солдат Петро вдруг запел!

Из замёрзшего рта раздавалось клацанье зубов и непонятные звуки. Я не выдержал и попросил его прекратить столь неуместное «пение». В ответ Петро еле-еле шевелящимся языком, как заика, ответил: «А я, Никола, не пою. Я проверяю, жив я или нет».

Продрогших солдат в месте постоянной дислокации артиллерийского полка ожидала жарко натопленная печь, подготовленная однополчанами.

Вологда моего отца

«Вологда, – писал Рубцов – земля для меня священная, и на
ней с особенной силой чувствую я себя и живым, и смертным».

Наверное, так же мог бы сказать о городе своего детства, отрочества и юности и мой отец. В 1974 году после похорон его мамы и моей бабушки Анны Григорьевны Уровой он показал мне свою Вологду.

Постояли у памятника 800-летию Вологды. Если от него подняться вверх по реке, то можно выйти к месту, где напротив Спасо-Прилуцкого монастыря проживала семья Уровых, работавшая на кирпичном заводе.

У здания мужской гимназии, где Николай в тридцатые годы помогал родителям ухаживать за подопытными животными на бактериологической станции, отец показал мне посаженные им берёзы.

От дома 91 на улице Урицкого, где проживала семья Воробьёвых и где я получила от тётушки Марии Анисимовны книгу «Зелёные цветы», мы шли к реке Вологде, домику Петра I и ресторану «Поплавок». На другом берегу, выше по течению, стоял храм Андрея Первозванного и рядом с ним дом, в котором Николай Рубцов написал стихотворения «Городской пейзаж» и «Вечерние стихи».

«Три войны и все на коне». Рубцов и Батюшков.

Если пойти по набережной вверх по реке Вологде, то можно выйти к Вологодскому кремлю и памятнику Батюшкову.

Известно, что в одной из своих записок Рубцов просил похоронить себя рядом с Батюшковым. Представляется, что целый ряд стихотворных строк поэта Золотого века Рубцов воспринимал как адресованные ему лично:

Я вижу мысленно, как отрок вдохновенный
Стоит в безмолвии над бездной разъяренной.

В этом ряду может стоять и стихотворение Батюшкова «Надежда», написанное поэтом в 1815 году, когда у него было позади «Три войны, и все на коне».

Вологодский пейзаж

Живу вблизи пустого храма,
На крутизне береговой,
И городская панорама
Открыта вся передо мной.
Пейзаж, меняющий обличье,
Мне виден весь со стороны
Во всем таинственном величье
Своей глубокой старины.
Там, за рекою, свалка брёвен,
Подъёмный кран, гора песка,
И торопливо – час не ровен! –
Полощут женщины с мостка
Своё белье – полны до края
Корзины этого добра,
А мимо, волны нагоняя,
Летят и воют катера.
Сады. Желтеющие зданья
Меж зеленеющих садов
И тёмный, будто из преданья,
Квартал дряхлеющих дворов,
Архитектурный чей-то опус,
Среди квартала... Дым густой...
И третий, кажется, автобус
Бежит по линии шестой.
Где строят мост, где роют яму,
Везде при этом крик ворон,
И обрывает панораму
Невозмутимый небосклон.
Кончаясь лишь на этом склоне,
Видны повсюду тополя,
И там, светясь, в тумане тонет
Глава безмолвного кремля...

Николай Рубцов

Слева. 2000-е. Фото: Андрей Кошелев.
По центру. А также домик Петра I и ресторан «Поплавок». 1988. Фото: Андрей Кошелев.
Справа. 1988. Фото: Андрей Кошелев.

Надежда

Мой дух! доверенность к творцу!
Мужайся; будь в терпеньи камень.
Не он ли к лучшему концу
Меня провёл сквозь бранный пламень?
На поле смерти чья рука
Меня таинственно спасала
И жадный крови меч врага,
И град свинцовый отражала?
Кто, кто мне силу дал сносить
Труды, и глад, и непогоду, –
И силу – в бедстве сохранить
Души возвышенной свободу?
Кто вёл меня от юных дней
К добру стезёю потаённой
И в буре пламенных страстей
Мой был вожатый неизменной?
Он! Он! Его все дар благой!
Он есть источник чувств высоких,
Любви к изящному прямой
И мыслей чистых и глубоких!
Все дар его, и краше всех
Даров – надежда лучшей жизни!
Когда ж узрю спокойный брег,
Страну желанную отчизны?
Когда струёй небесных благ
Я утолю любви желанье,
Земную ризу брошу в прах
И обновлю существованье?

Константин Батюшков

История страны через историю семьи

Автор статьи: Марина Кошелева
17.04.2023